– А как же слуга Древа?
– Дорогой мой ученик, ты разве не догадался, что я совершил сделку с ним? Я думал, увидев, как мы беседуем, ты обо всем…
– Сделку?
– Да. Запугать слугу невозможно, подкупить – тоже. Но со слугами можно сотрудничать, если сотрудничество это во благо Древу и паломникам. Так вот, я убедил его в том, что рассказать тебе, Зил, о том, что твои мать и сестра побывали в Древе, а потом были захвачены полукровками, это благо. Потому что в таком случае у тебя будет хоть какая-то надежда на то, что они живы.
– Так они живы?!
– Я сказал слуге, что они погибли, а ты этого не знаешь, и что теперь твоя жизнь пошла наперекосяк, и узнай ты о гибели родных, тотчас сам умрешь. А так – семья исчезла в землях полукровок, туда ты точно не пойдешь, поэтому соврать тебе – благо. Вот поэтому слуга подыграл мне. А уж там-то ты сам придумал, что твоих самок ублюдки увели в Минаполис, чтобы заточить их в Инкубаторе до самой смерти.
– Сволочь, – Зил не услышал уверенности в своем голосе.
– Нет. Я всего лишь твой учитель. Тот, кто дал тебе базовые знания.
Столько всего навалилось, столько… Все обдумать, понять, осознать и – главное! – принять, пустить в себя и позволить стать частью жизни, новой жизни… Не получалось, не хотелось, проще ведь было отринуть и быть прежним собой, привычным и таким родным, и не знать себя настоящего, и заставить себя забыть о том, что узнал тут, лежа на треклятом диване!..
– Лучше бы вы пытали меня. Разрежьте меня на органы. Полукровки, говорят, едят печень чистяков, а наши сердца для вас – лучшее лакомство. Окорока мои, ноги мои, давайте-ка на вертел, и в камин их, в камин! Пусть хорошо прожарятся! Соли и специй не жалейте, но и слишком много не надо!.. – Зил сам не заметил, как сорвался на крик, как и не заметил, когда это его всего успели обсыпать мелом, так что хищная сетчатка его больше не держала и медленно не обгладывала.
Леший сел на диване. Генерал Барес – отец? отец?!! – опустился рядом с ним и, ласково улыбаясь, заговорил о том, что родимое пятно на руке Зила – это на самом деле настолько редкий прибор, состоящий из наночипов, что никто из полукровок раньше его не видел, но все знали, что однажды Инкубатор срастит «птицу» с одним из новорожденных малышей… Эти наночипы на руке Зила вроде тех, что заставляют мертвецов ходить и нападать на людей, но сложнее. Еще он рассказал, что слишком много знаний за короткий промежуток времени ни один мозг не выдержит, даже такой замечательный и особенный мозг, как у Зила, так что следующая порция информации будет сжатой, с блокированием и отсечением всякого ненужного и лишнего.
– И помни, сынок, я тебя люблю.
Зила передернуло от этих слов генерала.
И все же он не воспротивился, когда Барес сам себе проткнул когтем палец, – не такие уж и тупые у него коготки – и вдавил ранку в родимое пятно Зила. «Птицу» – прибор, понимаешь! – рептилус заранее тщательно очистил тряпкой и водой от крови Фелиса.
На этот раз Зил не исчез, не растворился в ином сознании. Нет, он вполне ощущал себя и знал, что находится в одном помещении с полукровками. Он понимал, что он – это он, а не кто-то другой, но при этом еще и видел, слышал и осязал то, что случилось с Баресом много лет назад, и теперь он знал то, что знал сам Барес.
Он, Зил, помнил, как его, тогда еще полковника Бареса, отправили проинспектировать Инкубатор. «Там случилась уж очень подозрительная серия самоубийств самок, надо бы проверить. Справишься?» – «А то!». Был светлый теплый день, в городе пахло жареным мясом, улицы были чисто выметены. У него, Бареса, было отличное настроение, он недавно получил повышение, и дело ему представлялось ерундовым: всего-то надо с грозным видом отчитать обслугу, пройтись по помещениям и пообещать, если впредь будет бардак, наказать всех без разбору, наплевав на справедливость.
Случилось так, как он, Барес, планировал: испуганные рожи, прямо-таки умоляющие, чтобы на них повысили голос, а потом – гулкие шаги по стерильно чистому полу вдоль рядов родовых капсул, в которых содержались беременные самки, к телам которых были подведены шланги с питательными жидкостями, шланги, отводящие отходы жизнедеятельности и, наоборот, подводящие к плодам в животах то, что станет основой жизни малышей, их видовой особенностью. Уже засобиравшись к выходу, Барес услышал крик. «Что это?» – «Не обращайте внимания, полковник. Это в карантине. Там такое постоянно. Пополнение бунтует, но наши самок быстро обламывают». И полковнику Баресу уйти бы, поверив сопровождавшему его спецу, но ему вдруг показалось странным, что заточенные в родильные камеры самки, где они не могут даже пальцем пошевелить, каким-то образом сумели лишить жизни не только себя, но и будущих наследников спасителей. И он решительно отправился к дверям карантина.
Вот за этими дверями полковник Барес и встретил мать Зила.
Сидя на диване непонятно где – где он, а? где?! – и одновременно будучи в карантине Инкубатора, Зил смотрел на свою мать глазами тайгера-полукровки. Он, Зил, видел перед собой юную девушку, она была младше даже, наверное, Лариссы. Такая же, как Ларисса, светловолосая, с такими же фиалковыми глазами. Худенькая, испуганная, заплаканная, она при этом не выглядела сломленной. Как же Зил был на нее похож: лоб, изгиб бровей, подбородок… Да все вообще! Кроме, разве что, оттопыренных ушей. И еще – она действительно была красива. Зил понял, почему она так поразила Бареса, почему он сразу влюбился.